Новые чиновники.

Фотография: Алексей Киселев

 

Параллельно с учебой в МАРХИ Николай Переслегин вместе с друзьями организовал архитектурное бюро — Concept 007. Среди их проектов были, например, смотровые вышки, которые предлагалось расставить по всей Москве, чтобы у жителей была возможность рассмотреть город с высоты. Даже поступив на работу в Моском­наследие, Переслегин считает себя прежде всего архитектором.

Николай Переслегин, Москомнаследие

место работы Москомнаследие
должность советник председателя
возраст 26
образование МАРХИ, Гарвард

 

Еще будучи студентом, выигрывал один архитектурный конкурс за другим. Когда ему было 19, его проект отправился на Венецианскую архитектурную биеннале. Параллельно с архитектурными навыками Переслегин развивал управленческие. И к 24 годам стал советником председателя Комитета по культурному наследию города Москвы. В его обязанности, например, входит защита домов от сноса.

 

о воспитании Мои родители закончили архитектурный университет, моя бабушка была архитектором. Мы с отцом много ездили, рисовали разные ансамбли — храмы, монастыри. Я сначала противился тому, что любовь к архитектуре мне пытаются привить. Но подсознательно пытался это репродуцировать: строил города из кубиков или из песка. Я хорошо помню это ощущение: когда твой песочный город размывает дождь или на него наезжает грузовик, это выглядело очень печально. Если на то пошло — строительство городов было моим любимым занятием в детстве.

об образовании Могу сказать, что каждый второй выпускник МАРХИ сегодня — это, к сожалению, такой «гений». Человек, который не продумывает то, что делает, а просто рисует соплю поэффектнее и на вопрос «Почему это должно выглядеть так?» отвечает: «Я так вижу». Атмосфера в МАРХИ такая, что, несмотря на все усилия нового руководства, те амебные и старорежимные педагоги, которые принимают основные решения, заставляют нормальных преподавателей вроде Оскара Мамлеева или Евгения Асса просто уходить из института. Потому что для советского болота эти преподаватели как бельмо на глазу.

В Гарвард я попал по обмену. Не могу сказать, что меня там что-то особенно поразило. Я все-таки учился у Юрия Григоряна, и первым моим учителем был Евгений Асс, который в 2002 году отвез меня на биеннале в Венецию. Но если и можно говорить, что я там научился чему-то особенному, то это будет критический подход ко всему.

 

 

о госслужбе В первую очередь я все-таки архитектор. Если бы я был только чиновником, я бы, наверное, уже умер. Как так получилось? Когда я учился в МАРХИ, однажды меня пригласили в ректорат и попросили поучаствовать в программе правительства Москвы. Нужно было принимать участие в заседаниях, формулировать какие-то предложения (имеется в виду программа «Студенческое правительство дублеров», куда входят молодые люди, которые на один день в году заменяют реальных сотрудников Мосгордумы. — Прим. ред.). Не то чтобы я испытывал от этого какой-то особенный восторг. Но я довольно амбициозный человек и когда я вижу какой-то вызов, не могу просто взять и пройти мимо. У меня много друзей, и среди них по крайней мере на тот момент, когда я начинал, не было ни одного чиновника. Когда мои друзья узнали, что я решил поработать в Москомнаследии, многие сказали, что я просто сошел с ума. Но это был один из редких случаев, когда их мнение для меня было не так уж важно. Я внутренне чувствовал, что здесь можно что-то сделать. Либо нужно было просто уезжать и ругать издалека каких-то сволочей, которые разрушают Москву.

о городе Для меня как для москвича самое большое оскорбление — это когда смотришь на дом и не понимаешь, что хотел сказать его автор. Почему этот дом такой? Зачем он здесь? Плохой художник может закрыться у себя в плохой мастерской и показывать свои плохие картины только своим плохим друзьям. Работа архитектора видна всем и, вообще-то, формирует общественное сознание.

Есть хорошее выражение, что московская архитектура — это коррупция, застывшая в камне. Как у нас строились дома в 1990-е и начале 2000-х годов? Кто-то кого-то попросил. За Васей стоит Петя, за Петей еще кто-то. У людей, которые сначала ходили по Москомархитектуре в спортивных костюмах с пакетами чертежей, неожиданно появились деньги. Очень легко написать гневный пост в блоге о том, что не­законно снесли дом, но когда начинаешь разбираться в механике того, как все это устроено, начинаются кровь, пот и слезы. И вот это уже гораздо менее благодарная работа.

о сносах домов Для меня серьезным опытом была история с домом Кольбе, который был незаконно снесен на Якиманке. У компании не было ни одного документа на снос. Мало того, мы написали им бумагу, запрещающую этот снос. Но они ее проигнорировали. Приходилось выезжать ночью на объекты, пытаться остановить снос. Дом Кольбе пал, что называется, смертью храбрых. И именно это событие стало поводом для аннулирования всех ранее выданных разрешений на снос, а их было 209. Мы распустили комиссию по сносу. Это был такой подковерный междусобойчик из трех дедушек, которые собирались и решали, что сносить, что не сносить. Как правило, они же сами еще и являлись архитекторами на этих проектах. И «независимыми» экспертами, которые делали «независимую» историко-архитектурную экспертизу, были тоже они. Такой, знаете, «снос под ключ». За ними стояло серьезное лобби, которое не то чтобы собиралось сдаваться без боя. Мы разворошили пчелиный улей. Не могу сказать, что мы живем спокойно: нам звонят, нам угрожают. Но мы создали новую комиссию, работа которой основана на максимальной прозрачности: все заседания транслируются на сайте радио «Эхо Москвы». Приходит заявитель, говорит: «Я хочу снести». Сидят эксперты, пресса, архитекторы. Пожалуйста, пусть обосновывает и доказывает, что это можно и нужно сделать. Но выходит, что открыто своей репутацией никто не готов жертвовать. И даже когда нам звонят небожители, мы можем ответить: «Ребята, все заседания идут в прямом эфире. Там независимая комиссия. Что мы можем с этим поделать?»

о переменах Атмосфера стала меняться. Это такой пазл, который складывается из многих аспектов. Из таких социальных явлений, как Болотная, Сахарова. Раньше у нас не было гражданского общества, сейчас оно стало появляться. То же самое происходит в административной и управленческой среде. Если раньше те, кто работал в правительстве Москвы, были в основном какими-то мутантами, которые говорят на другом языке, то сегодня это часто адекватные и вменяемые люди. Старорежимные, никуда не стремящиеся тела постепенно отходят на второй план. И это не потому, что кто-то принял такое решение. Это воля самой эпохи.

о проблемах У нас в городе сделали безбарьерную среду для инвалидов. Якобы теперь они должны иметь счастливую возможность свободно передвигаться по городу. Людям, которые проектировали эту безбарьерную среду, стоит самим сесть в коляску и проехаться по Москве. По тем бордюрам, которые они сделали, ездить просто невозможно. И так много в чем. Так что если б я не был государственным управленцем, я бы стал общественным мстителем.

Государственный аппарат до сих пор во многом неповоротливый и аморфный, и меня это раздражает каждый день. Почему Москомархитектура занимает три квартала? Как такое может быть? Этот орган должен состоять из 15 человек. Чиновники не должны чертить. А в Москомархитектуре сидят пять зданий государственных служащих и чертят. Это же какой-то XVI век. Почему чиновники должны назначаться по номенклатурному принципу — кто-то там учился с кем-то в школе? Почему бы не брать свежих людей из бизнеса на ключевые позиции? Или не назначать иностранцев на позиции консультантов и советников? Я не раскачиваю лодку и не работаю в Госдепе, это точно. Петр Первый не гнушался выдергивать к нам голландцев. И ведь не скажешь, что Петр не был патриотом своей страны. Нам сейчас, вообще-то, не до жира. Назначать директоров обувных фабрик природоохранителями — уже непозволительная роскошь для государства. Мы и так очень сильно отстаем от других стран.

 

 

о привычках Я всегда ненавидел приходить на работу утром. А теперь я обязан это делать каждый день. Приходить сюда в 8 утра. Ничего, справляюсь.

Может, я как представитель государственной структуры не могу это комментировать, но я бы запретил ездить с мигалками. У меня? Мигалка? Вы о чем говорите вообще? Из всего правительства Москвы, вообще-то, мигалка положена только мэру.

Получилось так, что я и мои друзья проводим свободное время, когда оно у нас есть, в заведениях Мити Борисова. В «Жан-Жаке», в Bontempi. Историй вроде «нажрался-упал» я никогда не понимал. А когда встретились хорошие люди и выпили, что в этом плохого? Но нажираться до поросячьего визга, наверное, не надо. Чиновник ты или нет, голова наутро болеть будет.

о будущем Думаю, что в России нужно действовать все-таки ювелирно. Не нужно менять все сразу и рубить сплеча. У нас же есть активная прослойка, а есть огромное количество людей, которые привыкли к другой жизни. Они приходят на работу в 9 утра. Сидят целый день, бумажки перекладывают и в 6 вечера уходят домой. Они ничего не сделали, но у них есть ощущение, что живут они вроде как не зря. А если сейчас их всех взять и просто уволить, ничего хорошего не будет. Вопрос не в том, будет ли кто-то вместо Путина или будет сам Путин. Вопрос в том, как это будет. Мой способ решения проблем — участие.

Образцы для подражания