Телеграмм

Архитектор Вини Маас. MVRDV

"Мы должны быть своеобразной оппозицией президенту Франции, и мне нравится эта роль — это как раз то, что подразумевает под собой демократия. Чем я выделяюсь по сравнению с остальными 9 архитекторами? Я, пожалуй, наиболее рационален и радикален; я могу очень четко определять цели — четче, чем другие — ничем не маскируя их; бываю очень смел, порой до глупости."

07.09.2011, 11:27

Основатель архитектурного бюро MVRDV Вини Маас построил целый город для свиней, получил орден Почетного легиона и спроектировал здание из гигантских мыльных пузырей в Китае. Сооснователь «Теорий и практик» Аскар Рамазанов встретился с голландцем в Москве и вывел его на разговор о том, что общего у Брэда Питта и Романа Абрамовича, какие детские травмы повлияли на него как на архитектора и за что его проекты так любит Николя Саркози.

— Я хотел спросить про большие города — такие как Москва. Вы участвуете в глобальном проекте Grand Paris — что это значит для вас? Ведь вы сколько им уже занимаетесь, около года?

— Да, уже больше года.

— Когда он стартовал?

Le Grand Paris — это проект по обдуманной модернизации столицы Франции. В планах президента Саркози — инициировать строительство мегаполиса XXI века: единого, динамичного и экологичного «Большого Парижа».

Формировать будущий облик столицы и окружающего региона решили со строительства транспортной инфраструктуры. По задумке архитекторов, Париж станет настоящим мегаполисом, где будет разрушен принцип пригородов и спальных районов. В нем место жительства не будет больше фактором социальной дискриминации.

— Да, уже больше года.

— Когда он стартовал?

— Несколько лет назад — кажется, около двух. Вся эта программа состоит из трех этапов.

Первый этап — селективный: создание своих проектов, которые должны быть осуществимы в реальности, и это самая трудная часть: можно чего-то напридумывать, сделать мультимедийную презентацию, но будет ли так достигнут какой-торезультат? Пожалуй, эта фаза наиболее интересна, хоть и не связана с архитектурой: она скорее об организации работы всех местных администраций.

В Париже 80 кварталов, в каждом своя администрация, и нужно сделать так, чтобы они все как-то сотрудничали друг с другом. На самом деле, это очень значительная часть Grand Paris.

Вторая цель — организовать в течение 20 лет бюро, некий институт, официальный орган, который занимался бы этими вопросами, а также найти для него финансирование в городском бюджете. Организовать это планируется в Palais de Tokyo, финансирование частично уже найдено.

Наконец, третья цель — собственно реализация проектов. Первый был принят недавно и относится к переустройству берегов Сены. Второй проект связан с инфраструктурой, и будет еще один, про жилищное обеспечение. Эти проекты не связаны напрямую с архитектурой, и в соответствии с европейскими законами они открыты для обсуждения: любой может попробовать внести свои поправки. Все это вместе позволит сильно усовершенствовать организацию города.

Почему я захотел участвовать в этом?

Не так часто в мире случается, что 13-миллионный город выносит обсуждение плана своего развития на такой уровень, почти нет таких городов. Разве что Пекин... Рио-де-Жанейро? Каир? Амстердам, но он очень маленький. Вот и все, пожалуй. Именно поэтому мы принимаем в этом участие.

Будущее в буквальном смысле начинается сегодня, и мы можем наблюдать непосредственный эффект нашей деятельности: вот почему я решил принять в этом участие.

Если рассматривать город как явление, институт, нуждающийся даже не в развитии, а в защите; если человечеству нужны города и в дальнейшем — кстати, это можно сделать предметом исследования — мы должны предпринимать какие-тодействия в этом направлении, и это неплохая возможность.

— Значит, Grand Paris будет чем-то вроде организации, общественного института?

— Да, это своеобразное ателье, Atelier de Grand Paris. Cейчас есть две конкурирующих концепции, так что окончательный вид проекта еще не определен.

— И какова во всем этом ваша роль?

— Я отвечаю за слова и образы. В проекте задействованы все 10 выбранных архитекторов, все они представляют свое видение города как визуально, так и посредством выступлений перед публикой. Так что моя первая роль — как раз донести информацию до людей. Вторая — предполагается, что все архитекторы обладают критическим взглядом на вещи.

The Why Factory — это исследовательский проект при архитектурном факультете Делфтского технологического университета. Его цель — представить, как будут развиваться современные города и попытаться увидеть города будущего при помощи моделирования и визуализации. Центральное место в комплексе занимает огромная оранжевая лестница, которая выполняет функции лекционного амфитеатра. Под ней располагаются кабинеты, приемные и другие помещения.

— Критическим по отношению к чему?

— Ко всему, в первую очередь — к пространству. Мы должны быть своеобразной оппозицией президенту Франции, и мне нравится эта роль — это как раз то, что подразумевает под собой демократия. Чем я выделяюсь по сравнению с остальными 9 архитекторами? Я, пожалуй, наиболее рационален и радикален; я могу очень четко определять цели — четче, чем другие — ничем не маскируя их; бываю очень смел, порой до глупости; я, как мне кажется, в большей степени европеец, чем другие, и я ироничен. Вот, в принципе, мое место: отчасти клоун, отчасти калькулятор, отчасти европеец.

— Посмотрим, что из этого всего выйдет.

— У некоторых есть иллюзии по поводу каких-то внезапных, мгновенных проектов. Скажем, проект, согласно которому линии метро должны стать замкнутой системой. Предполагалось строительство станции под Place de l’Eglise.

Этот проект должен был быть одобрен несколькими комиссиями, теперь нам нужно произвести расчеты и сказать, сколько это будет стоить, каковы затраты по сравнению с другими решениями, и только тогда этот вопрос будет решаться на более высоком уровне.

На то, чтобы развить эту, в общем-то, очень простую идею, что в парижском метро не должно быть тупиковых станций, ушло три года. Я очень рад, что она все-таки получила развитие, и таких примеров много. Обустройство берегов Сены — очень важный проект, в результате которого на Сене будет создана площадка, соответствующая тем законам по поводу водной проблемы, что сейчас принимает Саркози.

— Он собирается с помощью реки получать электроэнергию, да?

— Да.

— Ясно, тогда второй вопрос: чем вы занимаетесь в Why Factory?

— Я основал Why Factory, потому что хотел заниматься исследованиями, а в офисе эта возможность сильно ограничена тем, за что тебе платят; все исследования в коммерческой компании носят, естественно, коммерческий характер. Мое понимание исследований подразумевает что-то более фундаментальное, экспериментальное, инновационное. Вот для этого мне и понадобилось организовать такой общественный орган.

Я хотел как-то влиться в жизнь университета, чтобы заниматься фундаментальными вопросами, и это сразу отразилось на том, что я перестал заниматься коммерческими вещами, потому что мне дают поручение, скажем, в Шанхае, и в студии я должен заниматься этим же проектом.

— То есть вы пытались как-то дистанцироваться от коммерции?

— Да, пожалуй. Все мы люди, и мне было интересно попытаться перейти на другой, более глубокий уровень, более фундаментальный.

— Какой сейчас масштаб у Why Factory? Сколько там студентов обучается?

— Мы провели уже 9 проектов-исследований, и у нас сейчас около 50–60 постоянных студентов.

— Обучение рассчитано на один год?

— Да, так устроена система в Delft School of Design. Мы даем только магистерское образование; вообще, программа рассчитана на полгода, но многие учатся дольше. Занятия в студии продолжаются полгода, а освоение всех дисциплин может растянуться на полтора.

The PigCity (2001) — это проект, который пытался оптимизировать количество и расположение свиноводческих ферм в Голландии. Бюро Вини Мааса предложило концепт, согласно которому все хозяйства страны расположились бы в 76 башнях-небоскребов высотой 622 метра. Животные по плану должны были содержаться на этажах площадью 87 на 87 метров, но могли выходить на балконы, чтобы порыться под рассаженными на них деревьями. Скотобойни были бы размещены на первых этажах, куда свиней спускали лифты.

— А чья это вообще была идея? Это вы предложили Delft?

— Мне предложили место профессора в Delft, но я отказался, потому что, честно говоря, не люблю его. Меня спросили, чего бы я хотел, и я ответил: 8–9 человек преподавателей, около 50 постоянных студентов, только магистерское образование. Руководство университета сначала отказалось, потому что остальные профессора оскорбились бы, а потом бывший декан школы все-таки дал согласие.

У нас заключен контракт на 8 лет, осталось еще 5, получается. Не знаю пока, что будет с этим дальше, лично мне атмосфера Delft и работа в этом контексте не кажется очень вдохновляющей, если честно. Сам способ организации этой школы устарел, ей не хватает глубины, доскональности. 3 тысячи студентов — как супермаркет какой-то. Обучение довольно поверхностное, многое упускается из вида.

Вот почему я решил основать Why Factory отдельно от школы.

Еще у нас есть такой проект, как The Why Talks — беседы с политиками, дизайнерами и разработчиками, его финансирует тоже Delft. Надеюсь, он получится интересным, потому что я много времени посвящаю этому проекту. Есть человек, который все это курирует, и есть определенный формат, в котором мы эти беседы проводим. Потом эти записи будут изданы в виде книги — так что да, это интересно.

— А студенты у вас со всего мира, так ведь?

— Вообще, голландские студенты по каким-то причинам боятся меня, не знаю уж, почему. Наверное, 95% студентов — не из Голландии. Около 30% — китайцы, 20% — индусы, остальные европейцы.

— И кто из них лучше всего себя зарекомендовал?

Должен сказать, что те голландцы, которые все-таки учатся в Why Factory, фантастически хороши. Еще должен сказать, что некоторые китайские студенты очень удивляют порой: во время 16-недельного курса они ничего не делают 14 недель, а в последние две недели начинают обзванивать своих друзей в Китае, работающих с фермами рендеринга, и — бам! — 20 человек делают все за эти две недели.

— Вы не шутите?

— Нет, все так и есть, честное слово. У них есть друзья, целые сети, которые они и мобилизуют, когда это необходимо. Так что можно очень по-разному ответить на вопрос, кто же лучше. Я бы еще отметил самоотверженность многих студентов из Испании: с самого начала они с головой погружаются в учебу, и в конце концов добиваются своего, поэтому испанцев тоже надо отметить.

— А русские студенты у вас есть?

— Есть, но их не много.

— А как можно подать заявку на поступление к вам?

— Очень просто — через форму на сайте.

— Когда я готовился к интервью, в числе прочего вспомнил про ваши проекты SkyCar City и The Pig City. Что побудило вас заняться ими?

— Pig City начался с моей личной одержимости, вызванной детскими впечатлениями. Я родился в деревне, и дом моего отца стоял прямо рядом со скотобойней, где забивали свиней. Я часто играл с глазами свиней, которые выпадали из туш при разделывании и скатывались к нам во двор.

— И вы не боялись?

— Нет, тогда это все казалось довольно естественным.

SkyCar (2006) — это проект, анализирующий градостроительные трансформации, которые произойдут с распространением в будущем нового вида транспорта — личных летающих автомобилей. Впоследствии агентство даже выпустило книгу с описанием всей концепции.

— То, что у свиней выпадали глаза? А почему они выпадали-то?Из-за электричества?

— Да, из-за разряда электричества, который свиньи получали, когда их забивали.

— Интересная причина.

— Поэтому мне нравится этот проект. Детские впечатления оказались очень сильными. Еще меня удивляет глупость тех, кто хочет показывать еду только, как бы это сказать, сексуальной, людей, которые считают сам процесс производства пищи неприятным. Сегодня есть огромное количество архитекторов, проектирующих дома, но никто почему-тоне работает над фермами. Так что я попытался, к тому же, вторгнуться в какой-то степени в сферу политики, поменять социокультурную ситуацию; доказать, что архитекторы могут влиять на такие вещи и быть полезными.

— Хорошо, а что насчет SkyCar?

— SkyCar — совсем другая история. Проект был придуман студентами, один из которых высказал мысль, что лучший способ сделать город по-настоящему трехмерным — это ввести в обиход летающие машины. К тому же я люблю научную фантастику, это такой мостик между наукой и фантазией — архитектура выполняет ту же роль для рацио и эмоций. Мне кажется, сравнение с научной фантастикой очень красиво это все поясняет. Проект связан с будущим и его планированием, с переустройством уже существующего, и мне было интересно, каким может быть следующий этап развития. Поэтому я и люблю фантастику, поэтому же осуществил Skycar.

— Вот вы сказали, что архитекторы не занимаются фермами, а занимаются только домами. Расскажите о своем опыте работы с Брэдом Питтом.

— Отличный парень.

— Он действительно хотел стать архитектором?

— Нет-нет-нет, нет. Ему просто нравится все время чем-то заниматься, быть во что-товключенным, он в этом смысле похож на Абрамовича. И он это делает по-своему.

Все обстоит примерно так: Брэд — этакий свой парень, он хочет с вами, скажем так, тусоваться, и делает это таким вот образом. И получилось так, что когда произошла эта катастрофа в Новом Орлеане, он решил как-то помочь и вложил в проект 5 миллионов долларов. Он хотел во всем лично участвовать: сам выбрал район, постоянно давал нам советы, привлекал к проекту разных архитекторов. Он сделал из этой деятельности, и в особенности из нашего проекта, своеобразный манифест.

Сработало ли это, хотя бы отчасти? Архитектура в Новом Орлеане, как правило, довольно грубая и заурядная, бюджеты очень маленькие, поэтому мы не смогли сделать все то, что изначально планировали, проект оказался более трудоемким, чем мы рассчитывали. И к тому же это все, конечно, носило довольно популистский характер.

Голливудский актер Брэд Питт принял активное участие в восстановлении Нового Орлеана после разрушения, которые городу нанес ураган Катрина. Актер даже на время переехал жить в регион бедствия со своим семейством, выкупив дом в центре города. В 2008 году местные жители предложили актеру стать мэром Нового Орлеана.

— Но проект все еще продолжается?

— Да, продолжается. В основном там сейчас строятся довольно традиционные дома, но есть, например, один архитектор из Берлина, который получил дополнительное финансирование и сейчас делает тамчто-то действительно интересное. Сам по себе это замечательный проект, несмотря на то, что он затянулся дольше, чем ожидалось, и не так уж много людей хочет там жить.

— Катастрофа там же все уничтожила.

— Да, причем были уничтожены не только дома, были уничтожены все магазины и рынки, и одной из основных целей проекта было восстановить фермерское хозяйство. Поэтому почти все 5 миллионов были потрачены на восстановление системы рынков. Так что проект, бесспорно, хороший, мне он очень нравится, но ему необходима более сильная реализация.

— А какой проект Вы могли бы назвать своим любимым?

— Ох, ну и вопрос.

— «Экспо-2000» в Ганновере, может быть? Как вы относитесь к тому, что это здание в итоге оказалось заброшено?

— О да, обожаю его — в первую очередь, как иллюстрацию ситуации в Германии. Это очень немецкий, романтический такой проект, и то, что он оказался заброшен, по-моему, очень симптоматично.

— А вы же еще и орден Почетного легиона получили недавно.

— Ага.

— За что вам его дали?

— Думаю, в первую очередь, за Grand Paris. Саркози хотел кого-то наградить, и то, что я откровенно высказывал свое мнение по этому проекту публично, сыграло свою роль. Мне его дали за личные заслуги, — в том числе, думаю, за то, что сейчас мы много работаем вместе в Бордо, например. Так что я стал немного французом, наверное. (смеется)

— Ну да, вы во Франции сейчас довольно популярны.

— Французы умные. Air France купила KLM, а Unibail купила Rodamco. Хорошо, что они еще не купили MVRDV. (смеется)

Источник