Телеграмм

Приватная беседа с архитектором: знакомьтесь, Николай Шумаков!

Николай Шумаков: «Я не люблю, когда говорю себе «не могу» или «не люблю». Я должен, и все!»

19.03.2014, 17:05 | Автор: Людмила Малкис, Яна Фернандес

С Николаем Ивановичем Шумаковым, президентом Союза московских архитекторов… а, впрочем, не так, с художником Николаем Ивановичем Шумаковым мы договорились встретиться на его персональной выставке «Приватные занятия архитектора» в музее современного искусства на Петровке. В четыре часа вечера.

Ровно в назначенное время, после двух совещаний и одного собрания, немного уставший, но по-деловому собранный, наш интервьюируемый уже стоит в холле музея и нетерпеливо наблюдает, как мы трое, я, фотограф и искусствовед, мешкаемся, сдавая одежду в гардероб.

- Ну, где вы там?

Я бросаю свое пальто и бегу. Вслед за мной бежит группа. Все вместе мы загружаемся в лифт и тут уже впервые оглядываем друг друга: он нас, а мы – его. У нас около двух часов на то, чтобы осмотреть выставку и узнать о нашем собеседнике абсолютно все.

Выставку предвосхищает инсталляция, которая демонстрирует архитектурные проекты архитектора Шумакова. Нашим взорам предстает картина, на которой изображено 9 предметов. Среди них чайник, яйцо, стакан и бутылка.

- Вот предметы, которые сопровождают меня по жизни. Я с ними практически никогда не расстаюсь, - указывает на картину наш собеседник.

- А яйцо, оно метафизический смысл имеет? – уточняю я.

- Ну, вот ты сейчас сама увидишь.

Мы выходим в коридор и уже здесь, практически в каждой постройке обнаруживаем любимый архетипический образ: в Живописном мосту в Серебряном бору, в диспетчерском пункте на пересечении улицы Алабяна и Волоколамского шоссе, в спроектированных станциях метро (которых более двадцати), глаз то здесь, то там замечает сакральную форму.

Возвращаемся на выставку. Почти со всех стен на нас смотрят лица. По ходу экскурсии мы знакомимся с героями: «вот мой очень близкий друг, клоун, вот раввин, вот архитектрисса, вот самый лучший скульптор, вот архитектор». В каждом лице застыла эмоция, которая, пожалуй, главная характеристика заявленного персонажа. А вот и автор.

- Николай Иванович, я Вам сейчас задам несколько вопросов, некоторые в форме утверждений…

- Нет-нет-нет, я так и знал, я так и знал! (с плачущими нотками в голосе), у меня голова будет болеееть, ты будешь сейчас мучить меня, я буду нервничать!!! – стонет и сопротивляется мой герой.

- Они коротенькие, очень коротенькие вопросы и очень простые! – мы пытаемся хором усмирить расшалившегося собеседника. И не давая ему опомниться, я задаю первый вопрос:

- Что такое современное искусство?

- Откуда же я знаю?

- Отлично. Достаточно!

Людмила Малкис. А Вы современным искусством занимаетесь?

Николай Шумаков. Нет, ну пока я жив, я, конечно, современным искусством занимаюсь. Завтра это будет абсолютно не современное искусство, ответ же очевиден. Сегодня современное, вчера было не современное, а завтра будет сверхсовременное искусство.

Л.М. Ваши достижения! (выпаливаю из листа уже успокоившемуся от кажущейся простоты вопросов Николаю Ивановичу).

Н.Ш. У меня никаких достижений нет в этой жизни, я надеюсь, что все впереди. Нет, на самом деле есть три достижения, совершенно говорю честно, искренне - это Мотя, Фофа и Тима.

Л.М. Расшифруйте.

Н.Ш. А зачем тебе расшифровывать? Мотя - это Матвей, Фофа - это Филипп, а Тима - это Тимофей. Мои внуки. Они в этом зале, вот. Настолько простой ответ. Все это (указывает на стены) барахло: подрамник затянул, загрунтовал, кисть взял, краску развел, замазал черным/белым/серым, готово. А вот то, что я тебе сказал, - это достижения, единственные достижения в жизни. Уже, кажется, и помирать можно.

Л.М. Ну, подумаем сейчас, посмотрим.

Н.Ш. Подумай! (смеется).

Л.М. Расскажите про талантливых людей в Вашем окружении. Мы всех увидели на выставке, но все же, еще раз.

Н.Ш. Каждый человек сам формирует свое пространство, не бывает, чтобы он как-то пытался искусственно таких людей удержать: вот ты талантливый, значит, будешь рядышком ходить всю жизнь. Обычно человек сядет на скамеечку, а люди прибиваются к нему те, которые прибиваются. Ко мне прибиваются одни, к тебе другие, к Яне третьи. Вот у меня прибились те, портреты кого ты видела, портреты и фигурки, женские фигурки и мужские портреты. Вот они прибиваются, и, как правило, или я себе такими их представляю, или я в сознании своем делаю их талантливыми, но это действительно талантливые люди. Каждый талантлив на сто процентов, можно сказать, великие люди. Я сам иногда думаю, почему пишу этого человека, а не иного? Вроде бы, есть какой-то фактурный человек, которого взял, наляпал красочками - и себе хорошо и другим хорошо. А не получается - посторонних нет, это удивительная ситуация, но нет посторонних, женские тела только посторонние. Пока.

Л.М. Если действительно хочешь чего-то добиться, то надо что-то делать или думать об этом сильно?

Н.Ш. Есть разные ответы, и у меня тоже разные ответы на этот вопрос. Можно ничего не делать и своей жизненной позицией, по крайней мере, не навредить ситуации. Тем более, если ты архитектор и, не дай Бог, одна неосторожная линия, а потом всем печально: и пользователям твоего объекта, и тебе самому мучительно больно. Бывает такая позиция, и она, собственно говоря, тоже достаточно оправдана в жизни. Расслабился, отпустил ситуацию, не шевелишься для того, чтобы не сделать хуже - такая позиция, она возможна, но у меня, к сожалению, по-другому. Получилось так, что в 19 лет я родил ребенка и пришлось пахать, для того чтобы прокормить семью.

Л.М. Случайно родили?

Н.Ш. Любые роды случайны, как говорит Жванецкий: одно неловкое движение – и ты отец. Появился ребенок, и деваться некуда, ты же уже отвечаешь за него. Всякое действие, оно бывает случайно или хорошо спланировано. Но обычно, когда оно хорошо спланировано, получается как-то не так, как хотелось. И конечно, раз ребенок, значит, семья. Соответственно, женщина, которая ко мне пришла, она вот здесь вот представлена, она пришла уже с ребенком. Ты понимаешь, ситуация какая?

Л.М. ??

Н.Ш. Нет, это был мой ребенок. Чувствуешь? И вот с этого все и закрутилось.

Л.М. А семейный стаж у Вас какой?

Н.Ш. 40 лет. Это я так хорошо выгляжу (смеется).

Л.М. А в чем Вы не видите смысла?

Н.Ш. К сожалению, в последнее время наступают такие периоды, что смысла в жизни не видно. Это самое, наверно, плохое. Видимо, эти мысли стоит гнать от себя, потому что ты обязан жить.

Л.М. Кому обязан?

Н.Ш. Семье. Элементарный ответ. Жить не ради работы, не для начальника. Потому что раз родил, создал, значит, будь добр, доведи до конца, заботься о семье. Тоже, спорная позиция. Бывает по-разному ведь: можно выплюнуть жену или ребенка, или маму. И, может быть, даже им от этого лучше будет, но в моем случае ситуация иная.

Л.М. А что для Вас дом, семья?

Н.Ш. Семья у меня на первом месте. Человек по жизни одинок, я не исключение. Один приходит, один уходит и общается в основном внутри себя и с собой. А семья - это иллюзия полноценной жизни, а может и не иллюзия, может и есть жизнь. По крайней мере, я так для себя решил, так и живу.

Л.М. Живопись, творчество – это что, отдых или работа?

Н.Ш. Мы с Сашей Руковишниковым, с нашим единственным великим скульптором, как-то выпивали у меня в мастерской. Я ему говорю: «Как-то тяжко: пришел с работы, отдыха нет, в субботу надо ехать писать, тра-та-та-та-та!» А он мне: «Что ты говоришь-то, что ты жалуешься как девка какая-то, если бы это было так, как ты говоришь, ты бы не писал». Вот его ответ хороший, он же только этим занимается, он только об этом думает. Это просто жизнь и все: ни хорошо, ни плохо, ни тяжко и не радостно. Пошел, пописал или еще что-то сделал, еще куда-то пошел. И по-другому, к сожалению, никак не получается. Я как только провел вернисаж, сам себе сказал: не буду писать никогда. Выставка меня вымотала абсолютно. Надо было много сделать, свеженькие ведь все работы, а потом Тане, жене, говорю, она в Строгановке преподает, и говорю ей: «давай подкупи еще пяток холстов». А завтра куплю сам, понял, что она не дотащит и машина у нее маленькая, не поместятся.

Л.М. А не любите Вы чего, прям вот говорите: я этого не люблю!

Н.Ш. Не люблю лишнее что-то в жизни, например, когда перебрал. Говорю себе: «Коля, не пей», а все равно не могу. Такая вот жизненная позиция, вот не хочешь пить, не можешь, а вот все равно пей, скотина! Не люблю, когда я себе говорю «не могу» или «не люблю». Я должен и все.

Л.М. Хорошо, а что Вам нравится? Что любите?

Н.Ш. (После паузы). Не, ну у тебя, конечно, сложные вопросы. Это гораздо сложнее, чем я мог бы предположить (смеется).

Л.М. К примеру, моему племяннику 4 года, и моя сестра в женской раздевалке с ним на руках идет, вокруг женщины после тренировок в душе моются, а он пальцем показывает и говорит: «Эта толстая, эту не люблю, а эта красивая, эту люблю». Хотя его никто не спрашивал вообще.

Н.Ш. Мои пацаны, которые вот эти (показывает на картину), которые опять же в яйце, они меня так порадовали, от души: юбилей жены, ей 60 лет, сидим в ресторане, в отдельном зале, а пацаны носятся, они же не могут сидеть, потом прибегают возбужденные ко мне, говорят: «Деда, иди сюда, там в соседнем зале крааасавицы танцуют!» Иду с ними, а там танец живота исполняют. И все, я понял, что попал, я попал, они мои, я их абсолютно. Ну, так что ты спросила? Много чего люблю… работа дураков любит, к сожалению… работать люблю.

Л.М. А страхи?

Н.Ш. Я так думаю, страхи с детства остались… Нет, не могу тебе ответить. Понятно, что страх потерять ближнего - самый большой страх. Наверняка они ходят за каждым человеком, у каждого проявляются по-разному, и у меня они есть, поскольку живой человек, но его, страх, ощутить иногда не получается. Чувствуешь какой-то дискомфорт. Молния как бабахнет, ррраз, испугался и под кровать с кошкой. Всё, ответил!

Л.М. Согласитесь ли Вы с утверждением: «Я всегда хотел быть архитектором и сегодня доволен, что выбрал правильный путь».

М.Ш. Я закончил физико-математическую школу, и все мои собратья стали технарями: физтех, МГУ, МИФИ, хотя учились в Челябинске, но мотанули сюда самые-самые хорошие. А я вот никак не мог складывать циферки, а тем более делить их, корни извлекать. Так что я шел от противного, не хотелось циферки складывать, я хотел быть чем-то. На самом деле случайно получилось: калякал-малякал, потом докалякался, пошел на подкурсы в Челябинске, учился 2-3 месяца и все хорошо сдал с первого раза - и черчение, и рисунок. Приехал на экзамен в рубашке в «огурцах», в косоворотке, специально купил, чтоб красивым быть. Новая, из спортивного магазина. Это как у артистов, когда спрашивают, как они поступали, они хоть уже и помирают, и 90 лет им, но всё рассказывают и рассказывают, как в институт поступали. Это полный бред, полный!

Л.М. А мама что сказала, когда Вы стали архитектором?

Н.Ш. Ой, мама это чудо, до 90 лет дожила. Мама - чудо у меня... Ну, что мама сказала? Наверно, порадовалась. Общение в семье не означает, что сейчас я буду тебя учить хорошему, а завтра плохому, можно ничего не делая показать своим видом ребенку, что это хорошо. Я недавно рассказывал своей сестре, как мама научила меня пахать. В школе был субботник, то ли сажали деревья, то ли траву выдергивали, в классе одни пацаны, физико-математический класс, три девчонки. Вот мы друг перед другом как могли выпендривались, все остроумные, а мама преподавала в начальных классах, и она из окна меня увидела, выскочила, сказала: «Как ты можешь так себя вести, когда надо работать?» И всю дурь отшибло, стал работать.

Л.М. Вот вы сейчас про маму говорили, про жену, про сестру, про дочерей, что для вас женщины значат?

Н.Ш. Как для каждого порядочного мужчины, женщины для меня - это всё. Всё только вокруг них, для них, ради них. А пацаны сами выкарабкаются. В представленном мной полиптихе, где 9 картинок, женщина изображена на центральной оси недаром, это не обнаженная натура, а именно женщина. Я не говорю только о жене, о дочках, о будущих внучках, надеюсь, а о женщинах как таковых. Женщина как знак, символ, как всё.

Л.М. Я заметила, что Вам все люди интересны, Вы к каждому человеку расположены и к себе умеете расположить. Дистанцию Вы не держите.

Н.Ш. Для того, чтобы держать дистанцию, это же надо быть спортсменом: интервал, дистанция, в боксе дистанция нужна, а начнешь локотки выпирать, чтоб близко не подходили, и, в конце концов, никто и не подойдет, это же страшней, так и потеряешь все окружение.

Л.М. А если бы Вы не стали архитектором, то кем бы Вы стали? Я бы, например, стала барменом, а Вы?

Н.Ш. Я бы уже давно умер, если бы стал барменом, организм бы не выдержал (смеёмся), а мечта такая конечно была, именно барменом. Представляешь, наливаешь стакан, открываешь банку сайры, предлагаешь близким людям!

Л.М. А если бы все начать сначала? Или не охота?

Н.Ш. Нет, охота. Конечно, старым, больным, немощным не хочется становиться. Или ты должен собой заниматься постоянно – физически, умственно, приседать, я уж не говорю про отжиматься. Или - кому ушу, а кому полное ушу уже.

Л.М. Какой бы Вы хотели видеть Москву?

Н.Ш. Москва… мне нравится этот город, даже тем, кто кричит, что Москва помойка, она нравится, иначе они бы уехали давно. Москва - интересный, насыщенный, мощный, такой мускулистый город. Конечно, много недостатков, но недостатки – это тоже достоинства этого города. Москва хороша во всех своих проявлениях. И мы, архитекторы, пытаемся ее сделать еще лучше своим разумением, таким неловким, нелепым. Как архитектор я должен организовать пространство, сделать его комфортнее, я этим и занимаюсь: хожу и яйца разбрасываю по всей земле. Думаю, что моя назойливость приведет к какому-то результату. Я люблю и Москву и москвичей. Я ведь метро для кого делаю: для бомжей, куда им бедным податься? Лучше, конечно, в метро. Все для москвичей, для коренных жителей. А Москву я даже с Манхеттеном сравнил бы.

Л.М. В каком состоянии находится у нас архитектура?

Н.Ш. Да хуже не может быть. Архитектуры нет у нас, как и культуры, искусства. Нужно ли в России вообще всё это? Я задаю себе в последнее время упорно такие вопросы. Мы живем надеждой на светлое будущее: что вдруг завтра случится что-то невероятное типа присоединения Крыма, и мы заживем еще счастливее, чем можем себе позволить.

Л.М. Последний вопрос.

Н.Ш. Да нет, давай еще поговорим.

Л.М. Во что верите?

Н.Ш. Зря я тебя за язык тянул… Я ограниченный человек с лопатой, с киркой, тебе надо с умными людьми разговаривать. Я же всю жизнь под землей проторчал, я родился в карьере, в Коркино, Коркинский разрез, большая такая воронка до центра земли - не видно даже, где там дно. Соответственно, когда в Москву попал, то тоже под землю опустился, буквально вчера, накануне нашей встречи вылез на поверхность. Абсолютно дремучий и ничего не понимающий человек… Хорошо, про архитектуру хоть не мучила... Но больше всего я люблю вопрос: «Какой Ваш любимый цвет?»

Л.М. Какой Ваш любимый цвет?

Н.Ш. Черный, серый и белый.

Фотограф: Александр Плахин

Фоторедактор: Андрей Кановка